Илья Бирман написал смешную заметку о классическом пении с тегом «бесит»:
Ненавижу классическое пение, это пытка для ушей. Особенно омерзительна опера. Там издевательство концентрированное. Вообще непонятно, как люди добровольно на это идут.
Хорошо, что Илья так не пишет об инструментальной классической музыке, он научился её слушать, дорос. Для многих симфонии Шостаковича — бессмысленное сочетание звуков, а Илье нравятся.
На первом курсе музыкального училища меня жутко бесили визжащие сопрано и тенора-козлетоны на уроках музыкальной литературы. Те, у кого была музыкальная школа за плечами, возмущались меньше. Шло время, я слушал разных исполнителей, разных композиторов, потихоньку раздражение уходило, какие-то отрывки начинали нравится. На втором курсе по совету учительницы сольфеджио я записался в городской академический хор. Это сделало вокальную музыку ещё ближе.
Голос — прекраснейший из музыкальных инструментов. И древнейший. Я люблю вокальную музыку больше инструментальной. Словами не расскажешь до каких высот поднимает пение. Инструмент — посредник между исполнителем и слушателем, медиатор. Голос обнажён, касается внутренних струн слушателя напрямую.
Конечно, есть неважные певцы — с плохим вибрато, со странной дикцией, с некрасивым тембром, манерные, чёрствые... Голос — не идеально настроенное фортепиано, он живой. Многие певцы говорят, что их голос им не подвластен, живёт сам по себе — сегодня есть, завтра нет. Тем прекраснее хорошие певцы.
Желаю вам когда-нибудь понять и полюбить классическое пение.
В плеере ниже одна из вещей, ставшая для меня откровением, «Пие Езу» из Реквиема Эндрю Ллойд-Уэббера, дирижирует Лорин Маазель, поют — Сара Брайтман (сопрано) и Пол Майлз-Кингстон (дискант, на записи Полу 13 лет):
Разве это не чудо?